Древо знаний стало расти по-другому

Всякая вещь есть форма проявления беспредельного разнообразия. 

Козьма Прутков

После закрытия конгресса мэр города Намюра устроил для участников прием. Официанты переходили от одной группы к другой, предлагая шампанское и сигары. Они поднимали брови и прислушивались к разговорам о системах, обратной связи и оптимизации. В одной из групп говорили особенно эмоционально - немец, израильтянин, русский, француз и чех. Разговор издалека начал француз.

- У нас ходит такой рассказ. В Париже жил библиофил, который каждый день покупал новые книги и заполнил ими всю свою комнату. Когда семья наложила "вето" на его хобби, он ухитрялся приносить книги под полой или просил об этом друзей. И умер он, упав ночью с лесенки, когда тайно засовывал под потолок новую покупку. Родственники продали библиотеку чохом букинисту, и тот очень выиграл на этом: подогнав машину и очистив от книг комнату, он обнаружил за ней еще одну, также заполненную книгами, о существовании которой давно забыли.

Книг действительно стало довольно много. Статистика утверждает, что теперь люди их чаще покупают.

Но и книг стало издаваться больше. Раньше каждый культурный человек собирал библиотеку, а теперь это лишь удел библиофилов. И вопрос "сколько стоит?" все чаще заменяется на "куда класть?".

В СССР сейчас 30 процентов книг оседает в общественных библиотеках. За десятилетие средний размер научной книги уменьшился на 30 и средний тираж - на 40 процентов. Но ежегодно книжные полки такой библиотеки, как, например, Ленинская в Москве, увеличиваются чуть ли не на 20 километров.

"Одна из болезней нашего века - засилие книг. Их столько расплодилось в мире, что и не уследишь за всей той чепухой, которая выводится каждый день и идет гулять по миру". Этот "крик души" относится не к нашему времени, а к 1613 году. Спустя почти триста лет Лев Толстой сказал: "Интересно, что будут читать мои правнуки? В наше время был определенный круг классиков, и было известно, что нужно прочитать, чтобы быть образованным человеком. А теперь выпускается такая масса книг!"

Беда, конечно, не в том, что книг стало много. Книгу, попавшую в библиотеку, потом уже не так легко бывает оттуда извлечь. В той же Ленинской, как говорит статистика, большую часть книг никто никогда не спрашивал, разумеется, не потому, что эти книги абсолютно никому не нужны. Специалисты все больше испытывают раздражение по этому поводу, нелестно называя библиотеки складами целлюлозного сырья и считая, что по неудобствам, которые они доставляют, их можно поставить разве что после зубных врачей.

Правда, в библиотеке есть каталог. Но (весьма симптоматично) и в научной, и в заводской библиотеках им пользуются только в 1 проценте случаев. Это библиотекари сделали из каталога "священную корову", уделяя ему страшно много рабочего времени и не задумываясь о приносимой пользе. Кстати, приведенное выражение принадлежит директору Национальной библиотеки Великобритании, физику по специальности, сменившему на этом посту библиотекаря-профессионала. Вступив в должность, он первым делом вывесил в вестибюле плакат с изображением динозавра и надписью: "Библиотекари! Помните, что случилось с этим чудовищем, оказавшемся на суше, - он погиб под бременем собственной тяжести".

Каталог представляет собой одноаспектную поисковую систему или, как говорят математики, таблицу с одним входом. Пока книг было мало, классификация, лежащая в его основе, вполне оправдывала себя. Но с глубиной информационное пространство становится более многомерным, и одноаспектная система уже не годится.

Предположим, вы пришли в небольшую районную библиотеку: там в книгах - обо всем понемногу, и вполне подходит иерархическая классификация в виде ветвящегося дерева. Сначала основные отрасли: наука, промышленность, сельское хозяйство, искусство. Науки делятся на технические, естественные, гуманитарные и так далее. Какова вероятность, что в одной книге можно прочитать одновременно о музыке и сельском хозяйстве? Вероятность, конечно, есть, но крайне небольшая: говорят же, что под звуки джаза огородные культуры растут быстрее.

Но при дальнейшем дроблении рубрик эта вероятность все более увеличивается. У животноводства и овощеводства больше общего, чем у сельского хозяйства и музыки, у мелкого и крупного рогатого скота - еще больше, а на уровне овцеводства мы уже имеем типичную многоаспектность. Здесь: география, климатология, физиология, паразитология, обработка мяса и шерсти и многое другое. Дифференциация переходит в интеграцию.

Если на небольшой глубине на книгу достаточно завести одну каталожную карточку, то в условиях многоаспектности нужно много карточек. Библиотекари же обычно этого не делают. И в библиотеке вы тогда ничего не найдете.

Беда не в том, что книг стало много, а в том, что трудно отыскать нужную!

Кстати, прекрасный пример из библиотечной статистики - оборачиваемость книжного фонда, то есть время, за которое число книговыдач достигает общего числа книг. По-видимому, этот показатель характеризует работу библиотеки, но библиотекари знают, что можно сравнивать лишь библиотеки одинаковой широты и глубины комплектования. Потому что в больших и глубоко комплектуемых библиотеках оборачиваемость всегда меньше. Причина: во всех библиотеках книгу в среднем расписывают на одинаковое число карточек, без учета многомерности информационного пространства.

У меня на столе лежит один из томов сочинений Н. Миклухо-Маклая "Статьи по антропологии и этнографии". Библиотекарь, естественно, завел бы на него две карточки. Но, кроме этих дисциплин, там имеются сведения по географии, медицине, искусствоведению, экономике, сельскому хозяйству, ботанике, климатологии, социологии, фольклористике, филологии, лингвистике, зоологии, истории, военному делу, кулинарии, политике, эстетике и еще многому другому. Если книга находится в библиотеке института географии или школы поваров, то, конечно, ее можно разыскать. А в большой универсальной библиотеке?

В связи с этим я расскажу, как можно определить глубину охвата содержания книги и тем самым - мерность информационного пространства. Возьмем книгу с хорошим предметным указателем. Число страниц-отсылок у данной рубрики говорит, насколько детально рассмотрен этот вопрос. Однако рубрики различаются не только числом страниц, но и числом отсылок. Иными словами, можно сослаться один раз на большой кусок текста или много раз на мелкие. В первом случае вопрос лежит в основном аспекте повествования, а в другом - нет. Следовательно, чем больше рубрик первого рода, тем меньше мерность информационного пространства, захватываемого тематикой книги. В общем все просто: если вы пишете обзор о состоянии мировой науки, то редко возвращаетесь к одним и тем же вопросам; другое дело, если взять очень узкую тему и сильно углубить ее, - ко многим вопросам придется возвращаться по многу раз.

Я предлагаю читателю сделать опыт: обойти несколько библиотек и посмотреть, под какой рубрикой в библиотечных каталогах находится кибернетика. Окажется: в одном случае - в математике, в другом - в физике, в третьем - в технике, в четвертом - в философии. А что правильно? Ничто. Кибернетика - интеграционная наука, а каталог построен по дифференциальному принципу.

Одна диссертация называлась: "К вопросу обозначения мастей крупного рогатого скота в монастырских писцовых книгах XVII века". К какой области она относится: к истории, филологии, животноводству? Или вот другая диссертация - "Математические основы некоторых геохимических понятий", которую по специальности "химическая физика" защитил мой знакомый и получил степень кандидата физико-математических наук. Здесь сошлись четыре главные дисциплины (математика, геология, химия, физика) и две производные (геохимия, химическая физика).

Сначала генеалогическое древо наук росло очень просто: разделились науки и искусства, потом общественные и естественные науки, выделились астрономия, химия, поделили сферы влияния зоология и ботаника, так продолжалось до XIX века включительно. XX век начался расцветом смежных наук - физической химии и химической физики, геохимии, геофизики, биофизики, биохимии. Впервые заговорили о "пограничных" областях и появились первые журналы, посвященные этим областям. Чаще открытия стали делаться именно на этих границах.

Вторая половина нашего века - становление интеграционных наук на пересечении уже не двух, а более дисциплин. Так генеалогическое древо превратилось в сплошной клубок. В печати появились призывы к межнаучной и межведомственной кооперации.

Вторая половина нашего века - становление интеграционных наук на пересечении уже не двух, а более дисциплин

У нас в составе Академии наук уже работает много научных советов, комитетов и комиссий по межотраслевым проблемам. Они собирают информацию и координируют исследования, устраивают межведомственные научные встречи, опекают энтузиастов. Любопытно, что в Научном совете по комплексной проблеме "Кибернетика" работают вместе филолог, математик, инженер, философ, медик, геолог, химик, лингвист. Иногда по этому поводу мы слышим не то чтобы упреки, а недоумение - вот мол "изменили" своим наукам. Но что было бы без таких измен? Кибернетике исполнилось четверть века, а кибернетиков широкого профиля высшая школа еще не готовит.

Еще совсем недавно усердно пели дифирамбы , специалистам узкого профиля и пугали их, что, если из-за роста объемов информации они не будут каждые восемь лет сужать свои профессиональные интересы вдвое, то деквалифицируются и превратятся в никчемных дилетантов. Но этого не произошло. Образно говоря, дифференциальному закону надоела дифференциация и он передал бразды движения науки интегральному закону. По-видимому, хвала тем, кто умеет ломать заборы и распахивать межи, всем коммивояжерам новых методов и средств. Наступает интеграция. Конечно, я не передал всего разговора на приеме у мэра. Но суть его сводилась к следующему: что такое интеграция?

Прием окончен. Гости расходятся. На улице тихо. Спешат редкие прохожие. Через витрину видно, как в детской комнате кафе малыши терпеливо дожидаются родителей.

Разговор об интеграции продолжается. Как будто бы мы предали анафеме книги. Но ведь это "золотой фонд" науки. Книга - путеводитель для тех, кто учится и кто вторгается в чужие владения. А научные журналы были созданы, чтобы заменить собою книги. Сначала это были всего лишь монографические серии, чтобы облегчить жизнь авторам, издателям и читателям. Потом монографии превратились в статьи, появилась сигнальная информация в виде "писем к редактору" и заметок для скорейшего утверждения приоритета. Но и журналы расплодились. Раньше каждый издатель мечтал стать монополистом в своей области. А что получилось? О проблеме современного научного журнала мнения расходятся:

- Журналов слишком мало. Стало труднее публиковаться. Редакции завалены рукописями. Редакторы сокращают поля, злоупотребляют мелким шрифтом. Уменьшились гонорары, а теперь уже кое-кто берет плату за право публиковаться.

- Журналов слишком много. Издатели потому и сокращают гонорары, что им приходится туго в конкурентной борьбе. Как заметил один из экономистов, дееспособность современного журнала определяется не столько его тиражом, сколько энтропией на рынке - возможностью попасться на глаза читателю. В СССР раньше на каждого специалиста приходилась в среднем годовая подписка одного журнала, а теперь только полугодовая.

- Журналы мало специализированы. Недавно ЮНЕСКО сообщило, что из ста просматриваемых специалистом журналов в среднем пять используются им в работе. В Ленинской библиотеке, например, статьи по геохимии можно обнаружить в трехстах журналах специального, ста пятидесяти общего и двухстах смежного профиля, и это не считая ста непериодических сборников в год и той зарубежной литературы, которая не поступает в библиотеку. При этом, обратите внимание, половина того, что нужно геохимику, встречается в журналах в виде единственной статьи в году. Разумеется, он не будет выписывать такие журналы.

- Журналы слишком специализированы. Каждая статья рассчитана на разное число потребителей, а вместе они издаются одним тиражом и в принудительном порядке предлагаются всем подписчикам. Так питается один из мощных источников бумажной макулатуры. Отсюда и нежелание выписывать журналы.

Конечно, журналов относительно мало. Иначе бы лишний материал не переливался в сборники статей, которые, в отличие от журналов, играют с читателями в прятки, появляясь без должной рекламы и под разными названиями. Особенно плохо обстоит дело с трудами университетов, скомпонованными не по тематическому принципу, и где под одной обложкой можно найти все, что угодно, начиная от фольклора и кончая тяжелой индустрией. Поэтому и библиотеки, и индивидуальные читатели их не приобретают. В нашей стране прирост журналов остановили особенно энергично, и сборников расплодилось видимо-невидимо. Л читаются они, по свидетельству наукометристов, в два раза меньше, чем журналы.

- Да, журналу приходит конец. Его задушит конкуренция. И приговор был подписан, когда к западному издателю пришел первый информационный фирмач и предложил ему сделку: купить право "первой ночи" на рукопись, принятую к печати. Информационная фирма размножает их и рассылает в виде препринтов по своей собственной абонентской сети, не позабыв при этом и автора. Спрашивается, кто после этого будет выписывать журналы?"

Появились препринты и в нашей стране. Уже многие исследовательские организации выпускают их, не прибегая к услугам издательств. В этом новшестве есть еще одна привлекательность. Поскольку в результате интеграции интересы каждого читателя не концентрируются на одном журнале, а распыляются между многими журналами, членам редколлегий приходится все труднее рецензировать незнакомые и часто совсем непонятные для них статьи. Тогда препринты становятся спасением: это пробные камни перед публикацией для получения коллективных рецензий. И авторы довольны, что их работы раньше увидят свет и не успеют еще устареть.

Правда, есть один способ спасти журналы. Их нужно разброшюровать. И подписывать не на весь журнал, а на статьи по интересам.

За разговором не заметили, как далеко зашли от центра города и остановились перед ярко освещенным подъездом казино. Приветливый швейцар стал приглашать зайти. Ученые засмеялись и повернули назад, навстречу машинам, проносящимся вдоль реки.

Препринты становятся мощным фактором в развитии незримых научных коллективов, внутри которых происходит обмен самой свежей информацией. А кто не входит в этот круг, получает ее устаревшей. Это тоже результат интеграции: успех в науке определяют сейчас не только интеллект и материальное обеспечение, но и "пропуск" в незримый коллектив.

В коллективе настолько сильно действуют свои этико-моральные нормы, что наряду с препринтами обращаются и препрепринты - черновики подготавливаемых к публикации работ. Это помогает общими усилиями апробировать их и дополнить. С помощью магнитофонной ленты, посылаемой по почте, организуются заочные дискуссии - это тоже обмен информацией.

Почему большинство ученых честны в своих исследованиях? Не потому, что им присуща особая честность. Они находятся под постоянным "полицейским контролем" коллег, имеющих возможность всегда проверить результаты. А в незримых коллективах в особенности. Поставишь на себя пятно и не смоешь его никогда. А быть выброшенным из незримого коллектива очень может означать конец научной карьеры.

Вполне естественно, что незримые коллективы вступают в конфликты со зримыми, юридически оформленными административными системами.

Представим себе, что существует важная народно-хозяйственная проблема, но проблема межотраслевая, то есть ничейная: различные отрасли заинтересованы в ее развитии, готовы финансировать, но никто не хочет ею заниматься. И каждая отрасль по-своему права: ведь она получает средства на развитие своих проблем. Мы нарочно упрощаем пример, называя проблему важной; а сколько проблем, важность которых еще надо доказать!

Итак, как решают межотраслевую проблему? Бывает, все отрасли берутся за нее, и тогда налицо массовое дублирование и явный перерасход средств. Бывает, никто не берется, и тогда находятся энтузиасты - научные работники, инженеры, - они ставят "подпольные" эксперименты, ездят друг к другу в командировки, встречаются на семинарах и симпозиумах и даже, бывает, выпускают опытные образцы. Все это без ведома непосредственного начальства. И когда будут получены первые обнадеживающие результаты, каждый из работников пойдет к своему директору, чтобы положить на его стол "незаконнорожденного ребенка".

Как прореагирует на это директор? Он будет вынужден принять "соломоново" решение: вынести выговор и благодарность одновременно. Выговор - за нарушение финансовой дисциплины. Благодарность - за то, что проблема была решена и при участии данного предприятия. А в основном потому, что, когда завтра директор поедет с "ребенком" в министерство, там прореагируют приблизительно таким же образом. Затем межотраслевой проблеме найдут место, и она будет благополучно развиваться дальше. Только за это время возникнет еще больше новых межотраслевых проблем, и их тоже как-то нужно будет решать.

Сейчас для администрации уже стало обычным приглашать на работу не только специалистов основного профиля, но и так называемых смежников и межотраслевиков.

Это тоже проявление интеграции. Но пока что получается явная дискриминация, которую никто не замечает. О "своих" специалистах проявляется естественная информационная забота. Их отправляют в командировки, а они, как известно, преследуют цель выполнения не только конкретного служебного задания, но также обмена опытом и расширения кругозора, устраивают семинары, посылают на курсы усовершенствования, выписывают литературу. А как же быть с не "своими" специалистами? Обычных форм информационного обеспечения они лишены. Им просто нельзя не входить в профессиональные незримые коллективы, встречаться с коллегами, работающими в самых разных ведомствах, получать от них информацию и апробировать свою работу.

До чего интересная вещь - социология незримых профессиональных коллективов: здесь неформальные законы, и правила, и традиции, неформальные лидеры, которым подчиняются не за страх, а за совесть сотни специалистов, и где есть своя незримая демократия.

Последняя ночь в Намюре близится к концу. Завтра кто-то уезжает домой, а кто-то в экскурсию по стране. Мы долго жмем друг другу руки:

- До новых встреч в незримом коллективе!

- Через три года у Дориан!